фото показано с : usa.one

— Все, Стас, тебе нельзя больше оставаться в Саранске. Завтра по утрянке выезжаем, — конец марта 1998-го выдался экстремальным не только для меня, но и для моего друга Игоря Петровича Шуляева, которого в нашей семье звали просто — Петрович. Умница, интеллектуал, знаток нескольких языков, человек-душа, человек-сказка. Человек, который мог в любое время дня и ночи прийти в гости и устроить праздник. Широчайший кругозор позволял ему поддерживать беседу практически на любую тему — от устройства человеческой души до новейшей военной техники. Петрович был сложен из революционных 1980-х, боевых 1990-х, обнадеживающих 2000-х… Прошел все стадии становления молодой России, часто повторяя, что никогда не уйдет на пенсию. «Пенсия — не мое, — улыбался Игорь. — Лежать где-то на пляже, смотреть на море… Нет. Жить нужно вкусно…» Прощаясь утром или днем, он всегда говорил: «Ну, до вечеру!», делая ударение на последнем слоге. Если засиживались до поздна, уходя, замечал: «Утро вечера — завсегда мудренее». В сложных ситуациях напоминал, что «у верблюда два горба, потому что жизнь — борррба!» А когда надо было сделать паузу, чтобы подумать, выдавал — «Вот! Дали ему год!» Сложную ситуацию оценивал так: «Сколько волка ни корми, а у медведя все равно толще…» Нас познакомил основатель ассоциации «ХХХ век» Олег Еникеев. Моя мама считает, что Петровича мне послал Господь. И я с ней не спорю… Вообще нельзя спорить со старшими. Им виднее. И еще я гордился, когда нас называли братьями. «Вы не братья часом?! Так похожи?» «Братья, — улыбался Петрович. — По крови…» У него было очень обаятельная и обезоруживающая улыбка… Утром 16 апреля 1998 года Петрович шагнул из купейного вагона на перрон саранского вокзала и узнал, что на меня покушались. Так получалось, что Игорь всегда оказывался рядом, когда мне нужна была его помощь… «Стаса ранили, — позвонили ему. — Сейчас оперируют. Врачи пока ничего не говорят. Вроде сердце и печень задеты». Игорь появился в больнице, когда я еще толком не пришел в себя. Прорвался в реанимацию и наклонился ко мне. Я блуждал где-то в других мирах, отходя от наркоза, но уловил запах алкоголя и небритость Петровича. «Игорь, — прошептал я, ощущая его теплоту. — Не пей, пожалуйста…» Каждое слово мне давалось с трудом. Я как бы проглатывал их… «Все хорошо, Стас, отдыхай, поспи…» И он ушел… Я провалился в бездну и вдруг увидел… себя. Совсем крошечным. В утробе матери. Было так странно разглядывать маленькие ручки, ножки… Было ощущение тревожности и в тоже время защищенности. «Мама…» — подумал я во сне. Через день меня перевели в палату, на белом с трещинками потолке которой я неожиданно увидел лик Христа. Он проявился внезапно. Не верилось, что со мной это происходит наяву. Сразу вспомнил, как «борисовские» твари налетели на меня, как я сбрасывал на бегу пальто, чтобы оно не мешало…— Ну что, доступ к телу открыт?! — Петрович влетел в палату вместе с солнцем. Во все щели колотился теплый апрель… Православные красили яйца, готовясь к ранней Пасхе. Затем… Затем было много всякого, о чем речь пойдет впереди. Если коротко — после покушения я почти на целый год закрылся в квартире мамы, чтобы у Андрея Борисова и его хозяев было меньше шансов добить меня и забрать «Столицу С». Настолько я тогда надоел власти, что на мне поставили клеймо «Неисправимый еникеевец». «Помнишь, как ты одному офицеру из «трех букв» заявил, что тебя не запугаешь?» «Смутно, Петрович…» «А он помнит…» Таким как я место только на кладбище, считали некоторые чиновники из Белого дома и близкие им по уму и нравственным ориентирам бандиты. Моя живучесть не устраивала, в частности, бывшего милиционера Александра Танимова, неожиданно выдвинувшегося в горящей ассоциации «ХХХ век» на ведущие позиции. И в конце марта 1999-го его бойцы выкрали Петровича, заодно угнав его «Дэу Нексиа». К тому времени Игорь перебрался в Москву, снимал квартиру в районе метро «Коломенское», изредка бывал в родном Саранске, останавливаясь в квартире родителей. Его «приняли» на выходе из подъезда, связали, бросили в багажник его же «Нексии» и повезли в лес. Убивать… Петровича спас… телефон. Связанный, он нащупал его в заднем кармане и нажал кнопку дозвона. Последний разговор у него был с любимой Леной, которую он ласково зван Дусей. Она услышала странные звуки и поняла, что Игорь попал в беду. Тут же связалась с одним очень влиятельным силовиком. Далее был звонок Танимову. — Саша, верни Игоря туда, откуда взял, — примерно такие фразы услышал бывший предводитель отморозков, на счету которых была жизнь саранской семьи Лебедевых. — Ты ж мент. Хоть и в прошлом. Знаешь, как мы будем работать… Заблокируем все машины, зайдем во все магазины, возьмем всех пацанов… Оно тебе надо?!Танимову было не с руки ссориться с силовиками. Он и сам отчасти делал ставку на бывших коллег, пользуясь покровительством известного борца с братьями Горемыкиными и родственника — Владимира Ширяева. «Скоты! — ругался на «танимовских» Петрович, приехав после освобождения ко мне. — Просто скоты! Даже коврики из машину стащили… Завтра уезжаем. Тебе больше нельзя оставаться в Саранске. Нельзя! Они тебя добьют…»…Мы познакомились в машине, которая поджидала Олега Еникеева возле четвертого корпуса МГУ имени Огарева. Мотор «Волги» работал. За рулем нервничал Рома. Алиевич не торопился выходить из здания после очередной лекции. «Игорь, — доброжелательно представился он. — А ты — редактор «Столицы С». Мне Олег про тебя рассказывал…» «Да…» — подтвердил я. «Теперь мы в одной команде… Или лодке. Как удобно…» Так я узнал, что Петрович не только дружил с Еникеевым еще со спортивных времен, но и был одним из идеологов ассоциации. К тому времени Игорь успел поработать в правительстве Мордовии, неплохо изучил нравы чиновников и понял, что стиль жизни кабинетной крысы — не для него. «Слишком душно там, — пояснял он. — И слишком быстро люди становятся мразями». Однажды он мне рассказал, как члены правительства Василия Гуслянникова делили наличные деньги, которые он после одной из успешных сделок принес в кабинет в целлофановом пакете. «Пакет порвали и начали считать, как Паниковский в романе «Золотой теленок» — смеялся Петрович. — Солидные вроде мужики, министры… Пиджаки сбросили и давай… Я им говорю: «Вы что творите?!» А они мне: «Нам очень нужны деньги… Бабам там шубы…» Я пакет отобрал. Правда, пришлось одному в жбан зарядить. Для просветления головы. «Идиоты, — говорю. — Деньги в оборот пойдут». Такие, там, Стас, нравы. И ничего не меняется с годами. Только таблички на кабинетах». Петрович оказался одним из тех, кто придумал систему «эксов», чтобы в Саранске знали, под чьим покровительством находится та или иная фирма. Так появились «Промэкс», «Прогэкс», «Промтекс», «Химэкс», «Тарэкс»… И потому ассоциацию назвали «ХХХ век Саранск-Экспорт». Идеология была такой — «мы производим товар и экспортируем его за пределы Мордовии». Вроде формула простая, но реализовать ее в начале 1990-х было сверхсложно. И это удалось Олегу Еникееву и его товарищам. Достаточно вспомнить Олега Рогачева и его «Промэкс». В начале 1990-х фирма Рогачева платила в бюджет Мордовии больше промышленных гигантов. Сам Петрович в ассоциации занимался поставками лекарственных препаратов, а после гибели Еникеева переехал в Москву и переключился на рынок нефтянки. «Олега больше нет, — втолковывал он мне в октябре 1995-го. — Будь осторожнее, теперь все покатится…» Затем Петрович иногда приезжал в Саранск., приходил в редакцию, где мы вели с ним долгие разговоры. «Как так получилось, Игорь? — задавал я ему мучивший не только меня вопрос. — Как получилось, что не уберегли Олега? Почему он так беспечно относился к вопросу своей безопасности? Неужели, не понимал, что от него зависят судьбы других людей?» — Перед смертью у него была важная встреча. Я бы сказал — решающая, — отвечал Петрович. — С силовиком. Они не нашли общего языка. Олег не стал прогибаться… Был ли у него шанс на спасение? Думаю, что нет. Не в этом году, так в другом… Его бы все равно убили. Он и сам ощущал обреченность. Уставал от такой ноши. Одна из его конспиративных квартир находилась через дорогу от дома, в котором жили мои родители. Иногда он мне звонил: «Гоша, приходи, сделай укол…» На фоне нагрузок у Олега прогрессировали заболевания. И вот прихожу я, набираю препарат в шприц, а он ко мне поворачивается и говорит: «Покажи ампулу…» Представляешь?! Я ему: «Если бы мне надо было тебя убить, давно бы сделал…» «Извини, Гоша…» Олег дико уставал. Дико… — Петрович, а с кем Олег не договорился? Кто этот силовик?— Обязательно скажу… Но потом… Ранее апрельское утро 1999-го. Саранский дворик на Ботевградской. Возле подъезда — «Дэу Нексиа». За рулем — Петрович. Рядом с ним — Лена. — Прыгай назад, я тебя одеялом накрою, чтобы никто не видел, — командует мне Игорь. Из подъезда выходит моя мама: «Игорек, я тебя прошу, очень прошу…» «Все будет нормально, Татьяна Ивановна, не переживайте…» Было ощущение, что я навсегда покидаю любимый и ненавистный Саранск. Машина мягко выехала на Богдашку, ее тоскливым взглядом провожал коммерческий директор «столички» Олег Герасимов. «Ну все, затворник», вылезай, — тормознул на границе Старошайговского и Краснослободского районов Петрович. —Давай по чистому снегу побегаем, сбросим негатив…» Я выбрался на все еще тусклый, но уже Божий свет, снял обувь и пробежался по остаткам апрельского снежка. «Игорь, они так и не вернули наши коврики, — напомнила Петровичу Лена, — подсунули свои какие-то». «Ну-ка мы достанем эту дрянь, чтобы духу ее не было в машине, — выбросил Игорь в помойку бандитские коврики…Я прожил на съемной квартире Петровича в районе метро «Коломенское» несколько дней. Игорь всегда выходил из подъезда первым. Я — следом. Выходить из подъезда — отдельная тема для 1990-х. Например, в Саранске я перед выходом изучал в «глазок», не стоит ли кто-то на площадке. Затем глазами «проверял» верхний этаж и только после этого спускался вниз, изучая через окна в подъезде диспозицию во дворе — нет ли подозрительных личностей в мешковатых телогрейках и с пистолетами в зубах. Так остро ощущал эпоху не я один… Затем внук Константина Симонова — Евгений — сдал мне комнату в «двушке» на «Аэропорту» за триста долларов, а сын знаменитого поэта Алексей Кириллович помог трудоустроиться в «Новую газету». С тех пор «Аэропорт» — мой любимый район в Москве. Район, с которого начался мой «полет» по столице необъятной Родины… «Стас, только не волнуйся, сейчас все нормально. Ярослав в больнице. Под машину попал», — выдавал мне информацию про сына-школьника порциями Петрович летом 1999-го.— Что?!!!!!!!!!!!— Из школы возвращался, мальчишки баловались, он на дорогу выбежал, а там машина… «Промэкса». Только не думай лишнего — чистая случайность…«Мафия не трогает семью», — крутилась в моей внезапно опустевшей от отчаяния голове дурацкая фраза из голливудского боевика. Еще я помнил, что «Промэкс» на тот момент «подмял» под себя Танимов. «Игорь, я поехал…» «Вместе поедем, нельзя тебе одному. Тебя там «ждут»…»В Саранск выехали ранним утром, когда в Москве еще не было пробок. «По холодку», — любил выражаться Петрович. По приезду сразу отправились в больницу, где лежал Ярослав. Входили с черного входа. Поднялись на этаж, я вошел в палату и увидел своего ребенка… «Что происходит со мной, со страной… Когда отец тайно пробирается в палату, чтобы повидать сына… Это война?! Да, это война. Гражданская война…» — думал я, видя, как Ярослав обрадовался мне и мягкой игрушке — Леве. Никогда не забуду, как супруга Лена привела детей в палату, когда меня перевели из реанимации. Мальчишек усадили на стульчики возле кровати. Они смотрели на лежавшего в каких-то шрамах, трубках, запахах лекарств отца и молчали. Не знали, как себя вести. И вдруг восьмилетний Ярослав зарыдал. Сразу зарыдал, выдав все, что в нем копилось. А за ним и шестилетний Сева… Мое сердце разрывалось от боли, безпомощности и безысходности. И вот уже я навещаю просто возвращавшегося домой из школы №4 сына в больнице… «Когда закончится этот ад? — думал я. — За что нам все это?!» Теперь я знаю ответы. Ад, в котормо мы горели, устроили те, кто гнался за миллиардами и достиг своей цели. «Лес рубят — щепки летят», — решали они чужие судьбы, разрушая жизни и семьи… Циничные мрази во главе с «маховиком-затейником» устроили народную бойню ради личной выгоды… Как оказалось, мы расплачивались за огромное желание «избранных» жрать, гулять, бухать, трахаться, нюхать, колоться, рыгать, одеваться в «Бриони» и бросать мячики в корзину. Вскоре Ярослава выписали, он оказался дома, в привычной обстановке, рядом с родными людьми и кошкой… Кошек всегда любили и любят в нашей семье. Так повелось еще со времен Нины Ивановны Холоповой — в девичестве Пермяковой. После Великой Отечественной войны моя бабушка, потеряв любимого мужа Васю, служила советской власти в качестве председателя Александровского сельсовета Лямбирского района. Некоторое время работала вместе с Николаем Бирюковым, когда тот служил секретарем Лямбирского райкома КПСС. Ирония судьбы — спустя годы внук Нины Ивановны вступит на тропу войны с председателем Верховного Совета Мордовии Бирюковым, не жалея сил и газетных полос. Советская власть «достойно» наградила свою труженицу, выделив персональному пенсионеру Нине Ивановне Холоповой за все ее труды «однушку» в панельном домике на саранском Химмаше, где она и завершила свой земной путь в 2010 году… Портрет Василия Ивановича Холопова всегда стоял на огромном круглом столе в главной комнате простенького деревенского дома, а затем «перекочевал» в химмашевскую «однушку». Рядом —цветы. Зимой — искусственные. Бабушка подняла из военных лет двоих детей — моего отца Вячеслава и тетю Лилию. Среднего ребенка — Германа — не уберегла. Он скончался от воспаления легких, когда советские войска громили фашистов под Сталинградом. Там был ранен Василий Холопов. В марте 1944 года бабушка получила извещение, что ее супруг пропал без вести… Она так и не вышла больше замуж. Хотя предложений при мужском дефиците было море. Даже от родного брата Василия — Бориса Ивановича Холопова, вернувшегося с фронта живым и невредимым, да еще с орденом Красной Звезды за освобождение венгерского городка Сексард. Мой отец начал трудиться с 13 лет. Дом держался на Нине Ивановне и ее маме — моей прабабушке — Матрене Степановне Пермяковой. В доме всегда держали кошек. В селах к этим животным относились просто. Хвостатые пушистики должны были гонять мышей и крыс, за что им полагалась миска чего-то. Чтобы не путаться, Нина Ивановна всегда называла кошек Мурками, а котов — Муреями. Для удобства. Кошкам же было все равно, как их звали. Был бы корм… Почти все мое летнее детство проходило под знаком кошек. Любовь к ним передалась и детям. Петрович же был собачником. В Москве компанию ему и Лене составлял ротвейлер по кличке Рэй. Было любопытно наблюдать за их душевными беседами. При этом Рэй испытывал нежные чувства к Лене. «Член семьи», — трепал грозного пса Петрович, намекая, кто настоящий хозяин в доме. Иногда он оставлял пса мне на попечение. Например, когда они с Леной улетали отдыхать за границу. Рэйка умер от старости. Больше Петрович собак не заводил, но регулярно вспоминал стихотворение Ивана Бунина: «Что ж! Камин затоплю, буду пить… Хорошо бы собаку купить…» «Это ж про меня сказано!» — восхищался Игорь, мечтая построить дом с камином где-нибудь в районе кочкуровского Сабаева… Первый мой визит в Саранске после скоропалительной «эмиграции» положил начало новым отношениям в «Столице С». С подачи Петровича я приступил к сбору акций газеты, которые странным образом были распределены между пятью участниками… Необходимо было положить конец разброду и шатанию внутри коллектива. Тем более, что его успешно расшатывали извне типчики вроде «идеолога» Николая Меркушкина Тамары Лыткиной и ее «талантливого протеже» — директора мордовской почты Анатолия Сардаева… Эта несладкая парочка попила немало моей крови. Но это будет другая история…Петрович стремительно открывал для меня Москву. Учил элементарному — как вести себя в кафе, магазинчиках, что носить, чем питаться, как отдыхать, восстанавливать силы, следить за изрядно пошатнувшимся здоровьем. Процесс адаптации к белокаменной после бандитского Саранска шел сложно. Например, я месяца три старался перебегать Ленинградское шоссе в неположенных местах, упорно игнорируя подземные переходы. Было диковинно трудно ощущать себя человеком, свободно гулять по улицам, не ожидая каждую минуту удара, и видеть одетых не в черно-серое людей. Я доставал из памяти поездки с родителями в Москву. Вспоминал запахи метро, «Детского мира», Арбата… Помню, как Петрович подбирал для меня одежду. «Тебе нужно определиться, что идет, а что нет», — говорил он, открывая двери, например, магазина «Хуго Босс» на Дмитровке. К тому времени я уже возглавил газету «Куранты» вице-губернатора Подмосковья Михаила Меня, что требовало существенное обновление гардероба. Проще говоря — снять саранскую рухлядь и забыть о ней навсегда, чтобы не шокировать секретарш Меня. «Ты должен выглядеть на миллион долларов!» — убеждал Петрович. Но немецкое лекало мне не легло… Пришлось искать другие варианты. Петрович тщательно подходил к выбору обуви. Мог часами выбирать ботинки или кроссовки, держа в напряжении продавцов. Он вообще всегда выглядел стильно, при этом особо не шикуя. «Легло по коже», — говорил он про понравившуюся вещь. А затем и я стал открывать для него Москву. Например, выставочно-театральную. «Театр Сатиры», «Ленком», имени Маяковского, имени Станиславского, «Театр Луны»… Петрович и Лена полюбили бывать в «Сатире». Нам повезло застать дуэт Александр Ширвиндт — Михаил Державин. Билеты я покупал заранее — за месяц, что отражалось на цене и близости к сцене. Через некоторое время Игорь снял квартиру в соседнем с «Аэропортом» районе «Сокол». Место ему очень нравилось. «Здесь куплю квартиру», — говорил он. — Где-нибудь на Песчаной улице, рядом со стадионом ЦСКА». Мы часто с ним там гуляли… Утро могло начинаться со звонка от Петровича: «Что делаешь, «Босс»? Жаль, что я теперь так и не узнаю, почему иногда он так меня называл… «Давай позавтракаем вместе, у тебя там рядом хорошая кафешка открылась…»В начале 2000-х в Саранске случилось происшествие, о котором не писала «Столица С». А журналистам, пытавшимся пролить свет на таинственное ЧП, намекали, что не стоит этого делать. «Можете повторить судьбу Холопова», — обещали хмурые персоны из окружения Николая Меркушкина. Повторять мою судьбу никто не захотел… Один некогда влиятельный в Мордовии человек обещал поделиться со мной «секретными» документами, но затем передумал. «Бумаги у меня где-то лежат, Стас, но надо порыться в сундуках», — отмахнулся он… А случилось вот что. Обожравшаяся в одном из саранских кабаков до скотского состояния «золотая молодежь» решила устроить гонки. Нечто вроде «Формулы-1», но в более экстремальных условиях. Оседлав свои «чуланы», они под дикие крики шаловливых и беспечных спутниц рванули по улицам городка, ощущая скорость, вседозволенность и безнаказанность. Типам нравилось, что их папы добились в жизни сверхуспеха. Даже сотрудники ГАИ «козыряли» при виде их «золотых» машин. Все дороги были открыты для набирающих силу обладателей элитных тачек, элитных шлюх, элитного алкоголя и не менее элитной наркоты. Грузовик с пряниками для них перевернули папаши в 1995 году после череды так до конца и не раскрытых убийств. Жизнь юным акционерам многочисленных предприятий казалась сплошным праздником. Они быстро научились разговаривать с менее успешными земляками «через губу», ощущая холеной рукой приятную тяжесть дорогих часов. И вообще бедность жителей Мордовии воспринималась ими как досадное недоразумение. Мол, что поделаешь, приходится иногда иметь дело со всяким быдлом… Себя они быдлом почему-то не считали. И вот группа «удачливых» выродков рвет моторы, наслаждаясь лихостью… Кто стал победителем гонки? И какой ему полагался приз? Гонка закончилась трагедией. Молодая женщина, держа за руку ребенка, переходила дорогу по пешеходному переходу, не думая, что окажется помехой на пути мчавшихся со страшной силой «хозяев жизни». От удара она перелетела через машину «победителя». Горожанка погибла на месте происшествия. Правоохранители начали работать как положено. Зафиксировали ДТП, допросили участников и свидетелей. При этом высокопоставленные отпрыски, дрожа от страха и перепоя, старательно «топили» друг на друга. В одно мгновение «элита» превратилась в дрожащих тварей, мечтающих только об одном — чтобы папы спасли их от неминуемого наказания. А дальше… Дальше приехали «большие дяди». Они со знанием дела «разрулили» ситуацию. Выяснилось, что погибшая чуть ли не сама бросилась на машину, которая ехала со скоростью не более 60 километров в час. Говорят, что родственникам молодой матери все-таки выплатили какие-то деньги. Чуть ли не миллион рублей. Или предлагали выплатить. Также говорили, отец погибшей отправился за правдой в Москву, но пропал по дороге… Кто знает, как обстояли дела на самом деле. Кто теперь займется установлением истины? Да и нужна ли она кому-то? Мало ли в Мордовии нераскрытых дел?! Ясно одно — гнусная шушера так и не ответила за убийство невинного человека, оказавшегося «не в то время и не в том месте». Более того… Говорят, что один из «причастных» к преступлению до недавнего времени хвастал, что скоро его назначат главой Мордовии…А осенью 2003 года Петрович сообщил мне одну важную новость… Касавшуюся не только меня…Продолжение следует… источник »

51 +