фото показано с : usa.one

Известный российский телеведущий Александр Гордон в эксклюзивном интервью Федеральному агентству новостей рассказал, как люди, проекты и целые страны выходят за рамки дозволенного. — Александр Гарриевич, вы какое-то время жили и работали в США, знаете эту страну не понаслышке. Понятны ли вам сегодняшние протесты под лозунгом «Black Lives Matter»? — Если почитать мои тексты сразу после возвращения в Россию, а я их много тогда публиковал, то будет видно, что я предсказывал эти события еще в 1996 году. Исходя из того лишь, что сам видел. Знаете, никакого «плавильного котла» из народов у Соединенных Штатов не получилось, сегрегация остается сегрегацией. Все, что сейчас происходит, — это расизм наоборот. Он возник не сегодня: механизм был запущен, думаю, еще в 1970-е, когда были разные движения, такие как «Черные пантеры». Кому это нужно сейчас, очевидно: предвыборный год, некая интрига между демократами и республиканцами еще сохраняется. Но суть не в этом. Суть в том, что сейчас молчит вторая сторона — те, кого в Америке называют «rednecks» (реднеки, «красношеие» — жаргонное прозвище фермеров из глубинки преимущественно на юге США. — Прим. ФАН). Это хорошо вооруженные белые люди, расисты. И вот когда они вмешаются в ситуацию, будет уже поздно локти кусать. Это будет настоящая гражданская война в США. Хочу напомнить, что и черные хорошо вооружены. Из 12% населения — ровно столько черных в Штатах — половина сидит в американских тюрьмах. И нужно понимать, в каких гетто они все выросли. Я бывал один раз в подобном месте и знаю, что там дожить до 16 лет — уже подвиг. Тамошние банды хорошо вооружены, и если начнется вооруженное столкновение, то никто: ни Трамп, ни губернаторы, ни армия, — ничего сделать не сможет. Это будет война на уничтожение тех и других. Черные люди в Америке любят вспоминать о своем рабстве. Но ведь никто из тех, кто там живет сегодня, рабом не был! Как и ни один белый американец не бывал рабовладельцем. Поэтому ситуация отчаянная — в том смысле, что мотивы выбраны неверно с самого начала. А куда евреев девать тогда? — А индейцев? Все почему-то забывают о коренных жителях Америки. — Да, индейцев. Тех же мексиканцев, которые в большом количестве нелегально там живут. Какой плавильный котел, это сущий ад! А тут еще наложилась история с коронавирусом… Поэтому просто так это все не затихнет. Меня удивляет, что такая организация, как National Rifle Association (ассоциация в США, объединяющая сторонников права на хранение и ношение огнестрельного оружия. — Прим. ФАН), в которой 100 тысяч человек «под ружьем», пока молчит. Хотя события происходят и в их вотчине Техасе, и в других штатах, где у NRA есть отделения. Словом, у меня нет никакого оптимизма по поводу того, чем закончится история этого противостояния. — Вернемся в Россию и в прошлое, в 1999 год, когда вы учредили «Партию общественного цинизма» и заявили, что собираетесь баллотироваться на пост президента. Однако после выборов, как утверждают, вы продали партию за три доллара. Не жалеете об этом, особенно сейчас, когда, по мнению некоторых политологов, Россия нуждается в обновленных политических партиях? — Я никогда не занимался политикой всерьез. Это скорее была такая шуточная культурология. — Да, вы тогда говорили, что на следующий день после того, как вас выберут, вы подадите в отставку… — Да-да, лишь бы выбрали. Конечно, это все были шутки — и надо помнить, в какие года мы так шутили! Расскажу случай. В те года я служил на радио «Серебряный дождь». Как-то у нас в студии появился ельцинский пресс-секретарь Сергей Медведев и сказал, очень неосторожно: «Когда Борис Николаевич едет в Кремль, он всегда слушает только ваше радио». А так как я выходил в эфир утром два раза в неделю, то нам звонили с Рублевки, кто там жил, и говорили, что кортеж поехал. И мы 15 минут в эфире делали «прямой эфир с президентом». То есть любой человек мог позвонить и высказать все, что он думает о президенте, о политике и так далее. 15 минут — это среднее время в пути от Барвихи до Кремля. Можете себе такое представить? — Это было другое время. — Да, это было совсем другое время. Причем настолько другое, что мы его почти уже забыли. Даже либералы о нем не вспоминают, хотя для них-то это было золотое время. После этого у меня была еще одна партия, которая называлась «Пи» — как число 3,14. Расшифровывалось: «Партия интеллектуалов». Туда можно было вступить, если у тебя IQ выше 150. Но как это проверять, это же коррупция! И у нас был замечательный слоган, вообразите: растяжка на Тверской улице с надписью «Пи здесь!». Да, это тоже была хорошая шальная идея. Причем я хотел сделать «Пи» интернет-партией, первой в мире. Но это все были скорее культурологические шутки, чем попытки пойти в политику. Этим я точно никогда заниматься не буду. — Поговорим о ваших нынешних проектах. Сейчас вы работаете с частными историями людей, которые приезжают к вам на программу «Мужское/Женское». Насколько они в целом типичны? — Бывает и так, и этак. Можно ли назвать типичной историю человека, которого посадили в тюрьму за тройное убийство, а у нас в студии появляется другой человек и заявляет, что это он убил? Наверное, это не очень типично. Что касается социального среза программы, то понятно, что именно будут смотреть наши зрители. Первое: это должно быть узнаваемое. Второе: это должно происходить не с ними. Потому как есть такой сеанс терапии: если ты живешь плохо, посмотри — они живут еще хуже! И третье: наш народ любит судить и осуждать. Показать плохой поступок, чтобы зрители смогли, сидя перед телевизором, осудить, — тоже очень важный элемент. Но народ наш еще и сердобольный. Люди видят, что наша программа, единственная среди больших каналов, реально хочет помочь. Кого в больницу отправить, кому деньгами, кому еще чего. Когда зрители видят это, у них возникает чувство… назовем его умащенной справедливостью — когда все-таки по-человечески разобрались! Мне кажется, набор этих феноменов и позволяет программе жить. Вот, шестой сезон закончился, будет седьмой. — Вы упомянули про реальную помощь конкретным людям на вашей программе. Какими именно историями такой помощи вы гордитесь? — Частное вмешательство спасало жизни. А сколько было совершено врачебных подвигов… Причем мы за них отчитываемся: в нашей стране хорошая медицина, но не везде и не всегда. Я уже не говорю про пять человек, которых наша программа вытащила из лагеря, из тюрьмы. Мы доказали, что есть вновь открывшиеся обстоятельства, дела послали на пересмотр, и люди просто выходили из тюрьмы. Что касается людей, переселенных из ветхого жилья, или сирот, получивших квартиры, положенные им по закону, тут я просто молчу: тут за сотни случаев. Это, помимо зарплаты, дает некое моральное удовлетворение от проделанной работы. — В вашей программе недавно вышла история о волгоградском тренере, которого судят за недоказанное изнасилование. Одновременно в российском сегменте Twitter наблюдается волна нашего варианта MeToo, обвиняются известные журналисты. Как думаете, скоро ли к нам дойдет волна американского движения, все эти истории про харассмент? И как это движение видоизменится в России? — Не надо дожидаться, когда харассмент к нам придет, — он давно уже здесь. Потому что у нас в УК РФ есть статья об изнасиловании: если дело возбудили, то, как правило, оно не требует никаких доказательств вины. Очень трудно возбудить дело по этой статье, но если уж оно возбуждено, то остановить его нельзя. И абсолютно невинные люди идут на большие сроки за решетку только потому, что какая-то женщина решила свести счеты с каким-то мужчиной. Я не говорю, что у нас в стране нет изнасилований, они есть. Но у нас не собирается доказательная база. Как проходит большинство таких дел? Явка с повинной, экспертиза ничего не показала, суд рассматривает дело в особом порядке, и все — вот тебе 11 лет тюрьмы. Как раз на подобных случаях мы ловили несколько раз и следственные органы, и прокуратуру, отыгрывали истории обратно. У нас был случай, когда прямо во время эфира женщина призналась, что солгала, и против нее было возбуждено уголовное дело. Она получила хоть и условный, но срок. Так что поджидать появления харассмента в России — это смешно. Я помню, еще в Америке, когда эта история только начиналась, в одном из кампусов, по-моему, Пенсильванского университета директор издал «Правила поведения при соблазнении женщины». И там было написано, что если вы находитесь с возлюбленной в одном помещении, вы должны спросить, можете ли вы расстегнуть у нее верхнюю пуговицу. Если да — расстегиваете, если нет — уходите. — И все это: политика, голосования, людские истории — происходит во время полугодовой уже пандемии коронавируса. Как вам работалось во время самоизоляции? — Странно было, конечно. Единственное, что было хорошо, — я быстро, за сорок минут, добирался с дачи, где у меня сейчас вся семья живет, на работу. Сейчас это требует гораздо больше усилий и времени. С другой стороны, было тревожно: коллектив огромный, люди приходят в студию… Я же не знаю, больной человек или здоровый. Я 16 тестов за это время сдал на работе: тьфу-тьфу, вроде обошлось. — В некоторых изданиях вас называют энциклопедическим ведущим. Большинство ваших телезрителей выделяют в вас именно это качество. И вдруг — съемки в комедийном телесериале «Физрук». Это было данью моде или попыткой попробовать себя в более приземленном жанре? — Здесь я с вами не соглашусь. Я не энциклопедист, я актер по образованию, а все мои знания отрывочны. Я, как было сказано у Шукшина, «предисловий начитался». Но в современной реальности и это за знания сходит. Когда же мне предлагают актерскую роль, да к тому же яркую, чего я буду от нее отказываться? Я сыграл в сериале «Умник», который, слава богу, никто не видел, — там у меня была главная роль и сто с лишним съемочных дней. Это позволило мне купить землю, на которой я сейчас сижу и с вами разговариваю. Чего от этого отказываться? Одна беда: у меня пять или шесть — уже не помню, я много лет на телевидении — премий ТЭФИ, но с тех пор как вышел «Физрук», все таксисты и официанты, особенно в южных городах, приветствуют меня одинаково: «О, Мамай! Здорово, Мамай!» Видимо, яркий персонаж получился. — Большинство ваших начинаний в творческих сферах, будь то кино, телевидение или издательское дело, становятся успешными. Но вот вы потерпели неудачу на шоу «Голос»… Часто ли в вашей жизни приходилось сталкиваться с падениями, и как они влияли на вас? — Слушайте, «Голос» — это была откровенная шутка. Жюри, конечно, было не предупреждено. Но если бы даже кто-то из них повернулся, мне все равно пришлось бы уйти. Это была игра Первого канала с Первым каналом, и я с удовольствием согласился. Что касается успешности… Я снял четыре фильма, от одного мне пришлось отказаться. Первый я снял, когда не было никакого проката. Второй получил крайне ограниченный прокат. А последний мой фильм вообще никто не увидел из-за некоторого конфликта и интриг внутри продюсерской команды и Минкульта. Четыре фильма — это восемь лет жизни… Посоветуйте всем посмотреть мою последнюю картину: ее, по-моему, можно взять в Интернете за три рубля. Называется «Дядя Саша». — «Дядю Сашу» вы привезли на «Кинотавр» в 2018 году, выступив сразу в двух амплуа — режиссера и актера. В одном из своих интервью вы назвали эту ленту «лебединой песней творческого человека». Можно ли сказать, что «Дядя Саша» — переложение вашего желания именно так закончить собственную творческую карьеру? — Нет, это тоже всего-навсего игра. В кино, в театре есть магическая формула — «А что, если?». С этого начинается любой сюжет. «А что, если и дальше автор отвечает?» Мне в голову пришла мысль: а что, если я был бы профессиональным, именно профессиональным кинорежиссером? Ведь я окружен людьми, которые работают в кино, и вижу, как им это дается. Я предположил, зная свой характер, какой тварью я бы стал, если бы не было выбора. Это некий автошарж, если хотите. — А почему такой микс из Фолкнера и Чехова? — К Фолкнеру я давно подбирался. Еще студентом хотел поставить спектакль в двух частях, чтобы в первой был «Писатель у себя дома», а во второй — «Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера» Хемингуэя. Это яркие высказывания об отношениях мужчины и женщины, не совсем как бы в русской традиции. Когда люди выходят за рамки дозволенного, а потом оказывается, что именно это может сохранить их вместе. А Чехов — потому что я его очень люблю. К тому же, я кому-то говорил про референс фильма: «Представь, что Михалков ставит «Неоконченную пьесу для механического пианино» и туда вдруг входит Вуди Аллен. Интересно, что получится?» Ну а поскольку все эти признания совершенно комические, вудиалленские, то я и режиссер, и актер, и сценарист одновременно. Да и половина фильма — это сплошная импровизация на площадке. Мне показалось, что получилось смешно. Но никто этого так и не увидел. — Из всех ваших творческих наград какая самая желанная и почему? — Скажу… Приз зрительских симпатий на фестивале во Владивостоке (приз кинофестиваля «Меридианы Тихого» 2011 года за фильм «Огни притона». — Прим. ФАН). Там была сложная ситуация, мы не были в конкурсе. Но даже те картины, которые не были в конкурсе, участвовали в зрительском голосовании. И мы показали картину дважды, что было нонсенсом для фестиваля: в первый раз зал просто не вместил всех желающих. Было крайне приятно. Это самая дорогая награда, которая у меня есть. — Вы — многодетный отец. Как вы пошутили в одном из интервью, у вас всех поровну: двое сыновей и двое дочерей. Разница в возрасте между детьми существенная. Отличается ли ваш метод воспитания старших детей от воспитания младших? — Сейчас, на последних детях, я расслабился — в том смысле, что по возрасту гожусь им не в отцы, а в деды. Я понимаю биологические возможности своего организма. Понимаю, когда дети будут меня хоронить. Поэтому я сильно не задумываюсь о воспитании, а пытаюсь их просто любить и баловать. Вот и все. — Может быть, это и есть самый правильный рецепт воспитания детей? — Честно говоря, другого я не знаю. источник »

70 +