фото показано с : usa.one

Июнь для ЛГБТ-активистов во всем мире — «месяц гордости». Это — традиция. В Израиле в этот месяц проводят «парады гордости», самый многочисленный  и красочный из них — в Тель-Авиве. В этом году из-за эпидемии коронавируса парад отменили, но радужные флаги, вывешенные во многих городах вдоль центральных улиц, напоминают и о нем, и борьбе за равные права, которая пока не завершена. — Муниципалитет Тель-Авива на днях разрешил регистрацию брака однополых пар. Это можно считать большой победой в вашей борьбе за свои права? — Я сказал бы так: мелочь, а приятно. У этого есть серьезный декларативный вес, — сказал в интервью «Деталям» член правления организации «Свободный Израиль», ЛГБТ-активист Вадим Блюмин. — В последние несколько лет мы видим интересную тенденцию: из-за паралича израильской политики на национальном уровне именно муниципалитеты берут на себя ответственность за шаги, влияющие на нашу жизнь. Закон позволяет городским советам принимать локальные решении. Например, в Хайфе есть транспорт в субботу, а сейчас он появляется и во многих городах Гуш Дана. В разных городах становится больше открытых в субботу кафе, баров, учреждений культуры. И вот сейчас муниципалитет Тель-Авива делает следующий шаг, предлагая возможность регистрации гражданского брака. Кстати, такие же удостоверения о гражданском браке мы даем в «Свободном Израиле», и они принимаются государственными организациями — например, с их учетом министерство строительства выделяет льготное жилье для молодоженов. То есть государство само воспринимает эти местные инициативы, как попытку решить очевидную для всех проблему. Но победа ли это? Нет, это не победа. У меня до сих пор нет равных прав, до сих пор продолжается дискриминация моей семьи. Хорошо другое: все больше израильтян понимают, что так продолжаться не может. Что когда ущемляют права одной группы, это может задеть и других. Что это не только проблема ЛГБТ — от отсутствия равенства страдает все общество. — Но ведь всегда есть возможность зарегистрировать гражданский брак, в том числе и однополый, за границей. И он будет признан в Израиле. Стоит ли бороться за то, что и так существует де-факто? — Я с мужем расписался в Нью-Йорке. Мы живем вместе уже 18 лет, у нас уже и дочь есть, ей восемь. Регистрация получилась внезапной просто потому, что мы оказались в Нью-Йорке. На моей свадьбе не было моей семьи, бабушки, моих друзей. Печально, что в стране, где я живу и в чьей армии служил — я не могу вступить в брак. В моем удостоверении личности указано, что я состою в браке. Но точно так же, как по простому произволу чиновников еврейство некоторых репатриантов из СССР сейчас подвергается сомнению, я не уверен, что эту запись завтра не отменят просто по воле какого-нибудь сотрудника МВД. Дело не только в законах. Борьба за равные права — это в том числе и борьба за то, как наше сообщество представлено в публичном пространстве. До сих пор в израильских школах слово «хомо» (гомик) — распространенное ругательство. Не говоря уж о русскоязычных аналогах. И неслучайно для наших демонстраций мы используем слово «гордость» — это попытка перевернуть восприятие того, что многие годы считалось постыдным. — Кстати, о гордости. Распространенная претензия к параду звучит так: почему на нем все голые? Разве нельзя бороться за свои права в одежде? — Конечно, можно! Надо сказать, что вопрос того, как общество воспринимает тело и телесность, сам по себе очень интересная тема для исследования. Как правило, люди, которые используют подобный аргумент против парада гордости, намного меньше возмущаются обилием обнаженки и крайне сексуализированного женского тела в уличной и телевизионной рекламе. С его помощью продают все, от мороженного до чистящих средств, но почему-то это поборников нравственности не беспокоит. Попытка контролировать тело — это отчасти то, против чего мы боремся. Человек свободен делать со своим телом то, что он или она считает нужным. Те же самые люди иногда спрашивают, зачем нужно выпячивать это, зачем держаться за руки или целоваться у всех на виду? Я призываю ваших читателей обратить внимание на количество целующихся пар, которые они видят по телевизору, на улице — повсюду. Когда мои родители идут рука под руку, это не акт протеста, а вот наш случай в чьих-то глазах приобретает какой-то иной смысл. Вообще, каждый все воспринимает в меру своей испорченности. Когда человек смотрит на парад, на этот фейерверк радости, любви, свободы и попытки быть самими собой, и видит в нем что-то грязное — это отражает его комплексы. Так что я ответил бы так: во-первых, не все голые — к сожалению. Во-вторых, климат у нас такой. После нескольких попыток выйти на парад в пиджаке в середине июня я понял, что чем меньше на тебе одежды, тем лучше. Да и не каждый парад выглядит, как в Тель-Авиве. В Иерусалиме община другая, приходит много людей в вязаных кипах, религиозных… Право каждой общины и каждого человека — выражать свой протест удобным для него способом. — Кажется, что для правительства Израиля гордость стала удобным прикрытием. Нарушение прав человека? Зато у нас гей-парад. Апартеид? А где вы видели страну апартеида с гей-парадом? Это обсуждается в вашем сообществе? — По-английски это называется “pinkwashing” (убеждение в позитивности): когда поднимаются вопросы, связанные с правами человека или с арабо-израильским конфликтом, те же самые политики, которые для нас ничего не сделали, а, напротив, ведут с нами борьбу, начинают лихорадочно размахивать флажками цвета радуги в попытке прикрыться нами, как фиговым листком: «Нет-нет, у нас очень либеральное общество, у нас тут пи****сы цветут и благоухают!» — Так, может быть, имеет смысл лишить государство этого фигового листка и отменить парад в знак солидарности со всеми, чьи права до сих пор ущемлены? — Внутри сообщества звучат разные голоса, и такое мнение тоже есть. Многие говорят, что, может быть, вовсе не нужен парад в Тель-Авиве, где он, по большому счету, вечеринка и кайф — но нужен в Иерусалиме, в Беэр-Шеве, в Хайфе, в маленьких городах? Но к этому вопросу нужно подходить более прагматично. Если парад в Тель-Авиве может помочь хоть одному подростку, который не знает, как сказать о своей гомосексуальности родителям и друзьям — стоит его проводить. Я вспоминаю себя в 16 лет. Это действительно страшные переживания: кажется, что все рушится, ни одна твоя мечта не сбудется, не будет ни работы, ни семьи, ни детей — и ты должен хранить эту страшную тайну. Хотя бы ради того, чтобы эти подростки увидели этот праздник и поняли, что они не одиноки — стоит проводить парад, пусть даже в Тель-Авиве он больше напоминает карнавал. — Но ситуация с правами улучшается? — Несомненно, она улучшилась за последние несколько лет, особенно если сравнивать с тем ужасом, который творится в странах бывшего СССР и у наших соседей. Но есть ряд серьезных нюансов. Все достижения и гражданские права, которыми мы сейчас наслаждаемся, не были нам даны государством — они были отвоеваны в тяжелой многолетней борьбе через Верховный суд. Из-за того, что британский мандат во многом предопределил правовую систему в Израиле, гомосексуализм до 1988 года был наказуемым уголовным преступлением. Отмена этой статьи — единственный шаг навстречу ЛГБТ, предпринятый кнессетом. Но это не положило конец дискриминации. Требовались многолетние тяжбы, чтобы добиться равноправия на работе. Например, один человек работал бортпроводником в компании «Эль-Аль» — мужья и жены сотрудников компании пользовались определенными льготами, а его мужа этих льгот лишили, и он обратился в суд. Другой пример — борьба за равноправие в вопросах суррогатного материнства. Израильская система здравоохранения позволяет парам прибегнуть к этой услуге, причем она субсидирована — но однополым семьям, как и одиноким мужчинам, отказано в этой возможности. В этом мы видим дискриминацию. — Два года назад в Израиле проходили масштабные протесты как раз по этому поводу. Они принесли какие-то результаты? — Мы продолжаем воевать. Большой парадокс заключается в том, что израильское общество гораздо более либерально и открыто, чем израильская политика. Согласно опросам, до 79 процентов израильтян выступают за легализацию однополых браков — но ведется политическая игра, в которой мы все являемся заложниками маленьких секторальных ультраортодоксальных партий. А политики, как и везде, держатся за свои места, их интересует собственная карьера. — Судя даже по комментариям в «Фейсбуке», русскоязычная община в Израиле весьма гомофобна. Значит ли это, что гей-подростки из семей выходцев из СНГ сталкиваются с большими трудностями, чем их сверстники из других общин? — К сожалению, это так. Русскоязычные подростки, которые растут в семьях, где постоянно смотрят российское телевидение, находятся в группе риска: им угрожает не только гомофобия, но в целом промывка мозгов, которой занимаются эти каналы. Естественно, что происходящее сейчас в России влияет и на русскоязычную общину в Израиле, и по всему миру. Мы с мужем четыре года были посланниками «Сохнута» в Санкт-Петербурге с 2006 по 2010 годы. Удивительно, но тогда казалось, что все движется в правильном направлении: развивался бизнес, свобода в этом удивительной красоты городе будто витала в воздухе… Но под конец нашего пребывания там, как раз в 2009-2010 годах, началась гомофобная истерия. И за минувшие с тех пор 10 лет ситуация в России многократно ухудшилась. Вообще, вся российская культура до сих пор очень страдает от разного вида фобий, включая расизм и мизогинию. А от реакции в соцсетях на русском языке, действительно, волосы становятся дыбом. Немного утешает то, что самая страшная реакция исходят от представителей старшего поколения, да и то не всех, а небольшого числа людей. Как в пословице «Пустая бочка громче звенит». Так что гомофобы не представляют всех русскоязычных граждан. К тому же я вижу, как меняются русскоязычные СМИ в Израиле. Растет понимание того, что вопрос «Могут ли гей-пары иметь возможность создавать семью?» так же нелеп, как вопрос «Должны ли выходцы из СССР иметь возможность рожать детей?» Большие надежды мы связываем и с новой волной репатриации из России и стран СНГ, которая привезла в Израиль определенные ценности. Многие из этих людей видят, что происходит сейчас на пост-советском пространстве, и не хотят жить в подобном обществе. Ключ к этому — в развитии гражданских институтов и борьбе за равные права для всех. Я вижу все больше  русскоязычных людей на наших демонстрациях, и это не обязательно люди, относящих себя к ЛГБТ. Это те, кто хочет жить в обществе, построенном на ценностях равноправия и демократии. Александра Аппельберг, «Детали». Фото: Томер Аппельбаум. источник »

66 +